Полторы кошки

Ненавижу Тамбов.
Ненависть родом из детства — крепкий камень в фундаменте личности, кристалл с алмазными гранями, каждая из которых — или глубокая рана или физиологически выверенная реакция.

Например, когда родители везут меня на вокзал в Тамбов (на поезд до Петербурга) на въезде в город меня всегда начинает тошнить. Мне 37 полных лет, а реакция та же самая, что в 6, 7, 8 лет. Потому что глубоко. Шрамы — ведь тоже часть меня. Пусть даже и душевные.

Мое детство было отравлено городом Тамбовом. Каждое лето полный месяц мы жили с мамой в Тамбове с тех пор как мне исполнилось 4 и до моих 14-ти.

Там, в городской глазной клинике мне лечили глаза.
С 4 лет я стала носить очки, гостить в Тамбове и двигать глазами кошек.
Вестибюль поликлиники пах очками. Так мне казалось. Мне взрослой думается, что все коридоры поликлиник пахнут примерно одинаково, но мне маленькой чувствовалось иначе. Там было полутемно и на стенах висело много плакатов про устройство глаз и всякие деформации. Скучая там в очередях, я придумывала плакатам имена исходя из странных ассоциативных цепочек.

Плакат про дальнозоркость был Федей, про близорукость — Изаурой, про катаракту — Валентинпетровной.
Федя мне нравился, а Изаура и Валентинпетровна — нет.

Кабинет, в котором я занималась состоял из двух комнат — темной и светлой. В светлой я занималась каждый день, в темной раз в неделю и это не интересно.
В светлой комнате я садилась за аппарат в который вставлялись две прозрачные пластинки с нарисованными на них черными кошками-неваляшками.

У одной кошки были уши, у другой хвост. Глядя в окуляры объектива, мне глазами нужно было свести этих двух кошек в одну.
Люди с нормальным зрением видели этих кошек либо как две, либо как одну.
Я же стабильно видела полторы кошки.

Эти полторы кошки никак мне не давались. Мама шутила, что они прямо как настоящие — делают, что хотят.
Но если бы только кошки… Они главенствовали и, несмотря на капризность, были самыми симпатичными из всего там происходящего.

Комнаты дальних родственников в захламленных квартирах.
Кипяченая мертвая вода.
Пыль и жара.
Вонючие желтые икарусы.

Бесконечные человеко-хвосты в магазинах.
5 гастроном выглядел как мой персональный ад. Там мама покупала домой в Уварово колбасу. Себе, родственникам, соседям. Это была какая-то особенная рубленная колбаса, которая всем нужна. Ее выдавали только по две штуки в руки. Поэтому змея очереди была цикличной — мама получала первую партию колбасы и становилась в очередь снова. Процесс длился бесконечно. Я эту колбасу ненавидела как личного врага.

Потом мы ехали домой в Уварово с тяжеленными сумками, нагруженными колбасой и вещами. Три бесконечных часа, которые растягивались до размеров вечности.

Мы выходили из автобуса на въезде в город, у тополиных посадок. Нас встречал папа и мы шли домой мимо колхозных полей, элеватора и конторы, сворачивали на нашу улицу и я бежала к дому наперегонки с нашим псом Кузей прямо в объятия бабушки Нюры. Это было завершение ежегодного цикла ненависти. Я забывала о Тамбове до следующего года.

Но с кошками было сложнее. Они приходили мне сниться. Во сне у них были зеленовато-желтые живые глаза — три ярких глаза на полторы кошки.