Mr. Credo в Олане

Женька открывала мне — меня. Как могла, как умела, как понимала сама.

А я привыкала к новой себе и открывала для себя связь с собственным телом. До того времени я ощущала свое тело только когда была рядом с Мишей.

Это было странно, волнующе и тревожно. В какой-то момент я подумала, что полученного опыта достаточно, я могу чувствовать так же в любое время, когда захочу, но нет, это так не запускалось. То есть включить дома музыку и танцевать — совсем не то.

Я тогда странно себя чувствовала. Сейчас я знаю как это называется — эмоциональные качели. Тогда внутри меня был хаос, в котором находилось место черному отчаянию, восторженной эйфории, уютному счастью, дикому раздражению и полному опустошению. А снаружи все было очень благопристойно — я занималась ребенком, мужем, готовкой, бытом. На выходных мы навещали по очереди моих и мишиных родителей, иногда приглашали в гости такие же молодые семьи, с которыми познакомились, пока я была беременна и после, в больничных очередях. Мне казалось, что общность возраста детей, сходные проблемы должны сближать.
НЕТ!
Для меня это не работало. Мне было с этими юными мамочками скучно и тошно до зубовного скрежета. Те времена и те встречи позже я назвала временем «пустых чаепитий».

«Со мной что-то не так», обреченно думала я, заставляя себя быть внимательной к разговорам, стараясь гладить белье с умилением или мыть окна с мыслью о том, как я правильно все делаю.

Отдушиной были вечера, когда мы ходили вместе гулять — укладывали Женьку в коляску и бродили тихими улочками, разговаривая с Мишей обо всем на свете, кроме бытовых тем. Была еще одна запретная тема, но запретная негласно, не озвучено — нельзя было говорить о моих чувствах. Если Миша пробовал что-то спросить обо мне — я ускользала, меняла тему.

Раз в месяц приходила Женька и вытаскивала меня в бар танцевать.
Это был уже не Перекресток, теперь мы ходили в Олан. Предположу, что так было проще и Женьке, и дядьке — этот бар был местом для людей постарше и поспокойнее, было мало вероятности встретить здесь неприятности или случайных людей. Ценник в Олане был выше, ассортимент разнообразнее и музыку здесь могли поставить ту, какую попросишь.
Олан открылся в здании бывшего стадиона, позади одноэтажного строения были трибуны и большое поле, куда любители веществ уходили покурить траву. Часто, когда мы уходили и шли вдоль стены, огораживающей поле, ветер доносил характерный запах жженой тряпки и веселый, но немного заторможенный смех.

Бары живут по своим законам, там есть собственный этикет, внутренние моветоны и язык посвященных. Я коснулась этого краешком, потому что у меня была Женька, которая говорила мне, чего и когда делать не нужно. Мне кажется, что Женьку в Олане любили все: девочки-барменши — за теплоту и беспроблемность, посетители — за красивые танцы, а барышни-искательницы приключений — за щедрость. Эти дамы подсаживались к нам, чтобы угоститься присланными нам подношениями и часто после нашего ухода, а иногда и до, знакомились и договаривались с кавалерами, которые пролетели с нами.

Мы с Женькой были сами по себе. Мы приходили в Олан рано, когда там было совсем мало людей, подходили поболтать с барменшей, потом выбирали столик, брали чай и разговаривали. Потом Женька шла заказывать музыку и мы выходили с ней размяться. У нас была своя кассета с песнями, которую нам крутили, пока кто-то из посетителей не просил поставить что-то еще.
Что-то еще часто просил поставить мой дядька. И это что-то было Mr. Credo.
Я с удовольствием танцевала под «Чудную долину» или «Медляк», не особенно вслушиваясь в тексты (кто же слушает текст песен в барах?), поэтому большим открытием для меня стало много позже, что в его песнях так много наркоты.

Истоки свободы и уверенности у всех зарождаются по-разному. Начало моей свободы начиналось в барах под сомнительную музыку и в прицеле многих нетрезвых глаз. Я попробовала понять, как я к этому отношусь, спросила себя прямо. Ответ изнутри был скорым, но взвешенным — спокойно. В этом нет повода ни для гордости, ни для стыда, было как было.
Плохое было в другом — у меня возникло и укрепилось ощущение безопасности и неуязвимости — что плохого со мной может случиться, здесь, в родном городке, рядом с Женькой? Конечно же ничего!
Ничего плохого и не случалось, что еще больше укрепляло меня в убеждении, что в своей жизни я могу контролировать практически все. Эта уверенность в дальнейшем несколько раз больно мне аукнулась.
Тогда же бары уравновешивали время пустых чаепитий и были местом, где я могла встретиться лицом к лицу со своим внутренним хаосом и перетанцевать его, чтобы идти жить обычную «правильную» жизнь.