Женькин класс
Кабу-табы
В средней школе было мне зябко и неуютно. Я училась «держать лицо», выглядеть невозмутимой, даже когда хотелось плакать или кричать. Сначала это давалось тяжело, потом привыкла. И носить маску оказалось неожиданно удобно — когда не позволяешь себе чувствовать и эмоционально реагировать, взаимодействие с людьми превращается в математику, с точными и логичными законами. Но это работает, только если соблюдать дистанцию и держать лицо.
Так бы я с этой маской и срослась, наверное, если бы не Женькин класс.
Их классом был кабинет биологии и географии, в дальней от нашего части школы. Там было много цветов, карт разных стран и маленькая подсобка, из которой мы после уроков потихоньку вытаскивали микроскоп — рассматривать листья, цветы, капли воды.
Девчонки в Женькином классе были дружные и спокойные, кроме Таньки, но она одна не сильно портила картину. Начать всяко стоит не с нее.
Главной для меня была конечно Женька. Она училась средне и в своем классе была неприметной, но совсем не потому, что была глупой или неспособной. Ее бедой были неблагополучная семья и гордость. Обидеть ее было легко, после этого она замыкалась в себе и могла отказаться отвечать на уроках. На нее повесили ярлык «тупенькой» и ставили тройки по привычке. Это при том, что у Женьки был большой талант к рисованию и она прилично считала. Но никому не было до этого дела. У Женьки была особенность — она очень быстро думала и когда говорила вслух, язык никак не успевал за мыслями, поэтому она могла бросить фразу на середине и перейти к следующей. Я останавливала ее, если не понимала, хотя требовалось это редко — взаимопонимание у нас было почти телепатическое. А вот учителя себя такими сложностями не затрудняли. Поэтому Женька предпочитала на уроках рисовать.
Второй была Наташка. Мы вместе ходили в детский сад и жили недалеко друг от друга. В садике и начальной школе Наташа была крупной и полной девочкой, а в 6 классе взялась целенаправленно худеть и за год стала очень худой, хотя общую крупность и высокий рост было не победить.
Она хорошо училась, всегда была спокойной и сдержанной и близко дружила с главной красавицей их класса, тоже Наташей. С той мы общались меньше всех, она рано повзрослела и общалась с нами немного. Я часто думала, что если бы поменять нас с ней местами, в смысле классами — это было бы всем на пользу.
Еще была Анютка. Я испытывала к ней неудержимую симпатию. Она была смешливой, черноглазой, быстро говорила, быстро двигалась, этакая маленькая улыбчивая батарейка. Мне доставляло большое удовольствие смотреть, как Аня что-то делает или рассказывает — ее мимика, движения, голос, все было подчинено сиюминутности, вся она звучала и всю себя вкладывала в любую мелочь. Аня училась неплохо, но ее интересы все время перескакивали с одного на другое, поэтому уроки ей наскучивали быстро.
Маринка была лучшей Аниной подружкой и ревновала ее ко всем отчаянно. Маленького роста, кругленькая, с круглым лицом, очень ехидная и остроумная Маринка при этом была вероятно очень неуверенной в себе, хотя мы никогда не видели ее без маски язвительности. Может с Аней она снимала ее, не знаю. Но сомневаюсь. Маринка помогала Ане с уроками, терпеливо объясняла все, что та пропускала или прослушивала. Иногда они ссорились, но никогда не рассказывали другим, что стало причиной и мирились быстро.
Последней была Танька. Танька — это мое личное проклятье с самого раннего детства. Ее мама была сестрой моего деда, а мой папа к тому же ее крестным. Она жила недалеко и часто приходила играть и ко мне отдельно и в нашу компанию. Ее лупили и прогоняли за склочный характер, за то, что она постоянно ябедничала, подслушивала разговоры и рассказывала всем чужие тайны. Но избавиться от нее было не так-то просто — даже после того как ее отлупили и прогнали, она могла скоренько вернуться как ни в чем не бывало. Или вернуться вместе с разгневанной мамой. В школе она поутихла, потому что классные коллективы к такому поведению практически всегда и везде суровы. Что интересно, всю жизнь она рассказывает о том, как страдает только за то, что говорит людям правду. В общем, Таньку в классе не любили, и я ее не любила.
Еще в Женькином классе учился Денис, мой друг и сосед бабушки Вали, но с ним мы в школе почти не общались, разве что после уроков, когда играли в шашки или вместе шли домой.
Остальные мальчишки в их классе жили своей отдельной жизнью — на переменах уходили к уличным туалетам курить, те кто курил, остальные — рядом постоять, потому что это все равно считалось круто.
Поэтому на переменах, когда я приходила в классе были только девчонки, которые открывали форточки, вытирали доску, рассказывали что-то интересное. Мне было с ними хорошо, и я была для них своей.
Я приходила к ним после уроков, когда Женька или Наташа были дежурными — помочь или просто подождать. Если их классной в такие дни не было, мы забирались в подсобку, доставали микроскоп или рассматривали пособия по биологии — заспиртованных лягушек, гербарии, скелеты грызунов.
Иногда мы подолгу застревали у карт разных стран, я рассказывала девчонкам, про интересные места, события и людей, они слушали всегда с большим интересом. Это было так непохоже на мой класс, нелюбимый и холодный!
К новогодним праздникам мы всегда рисовали праздничные плакаты от каждого класса. Я ходила рисовать плакат в Женькин класс. В дни подготовки к Новому году, никого из школы не прогоняли после уроков. Мы приносили с собой бутерброды, просили в столовой чай и уносили его в класс. Маринка или Анька в такие дни приносили маленький магнитофон, мы закрывались в классе, рисовали, пили чай, ели бутерброды и слушали кассеты со всякой дичью, от Булановой до Шуфутинского.
Сумерки за окном быстро густели и оконные стекла превращались в черные зеркала. В классе пахло гуашью и вишневым (любимым!) вареньем, пальцы пачкались в краске, Анька весело рассказывала, как искала какую-то книгу в библиотеке, Маринка точила карандаши… Это были лучшие дни школьного года, мы предвкушали праздник и каникулы.
А потом шли втроем домой — Женька, Наташка и я, потому что Маринке с Аней было в другую сторону и смотрели на звезды над дорогой, и разговаривали про космос. А под ногами хрустел снег и желтые окошки домов нашего низкого частного сектора казались картинками из книжек.
Но примерно с середины седьмого класса ко мне стало подкрадываться отчаяние — девчонки закончат девятый класс и уйдут. А я останусь. Одна.
Они меня утешали, что год, это немного, а потом жизнь изменится — другая школа или техникум.
Это не убеждало. Год — это же целая вечность. Я брала себя в руки, но совсем избавиться от таких мыслей не могла.
На их выпускной я пришла веселой, запретив себе портить праздник и другим, и себе. Мои подруги были такие красивые! С прическами, яркими глазами и губами, в нарядных платьях, повзрослевшие, немножко чужие, прекрасные как сказочные феи.
После выпускного мы пошли с Женькой к Профилакторию — смотреть сверху на реку и лес. Мы стояли и молчали, а потом Женька сказала, что ей страшно. Она говорила о будущем. А я тогда поняла, что мое годовое одиночество — это и правда недолго, а им, моим любимым подругам этот год будет пережить труднее, чем мне, потому что я остаюсь в привычном нашем мирке, а они идут дальше. Тогда я обняла Женьку и мы еще долго там стояли, смотрели, как поднимается над лесом луна и слушали соловья.