Женька и Женька

Одна моя дорогая

меня выручала не раз,
Другая моя дорогая
приедет ко мне через час.

И обе они мне подруги,
и обе имеют заслуги. Чайф

Дом моей бабушки Нюры был напротив родительского, через дорогу. Между ее домом и домом соседки, тоже старушки бабы Жени, не было забора, только довольно большое пространство, ограниченное по бокам домами, а спереди — дверью погреба, по бокам от погреба шли дорожки к садами и огородам.
Все пространство между домами и погребом принадлежало нашей детской компании — две широких лавочки, куча песка, железная дверь погреба и асфальт двора — это было место для спокойных и подвижных игр.
Летом нас было много, к друзьям и родственникам приезжали столичные гости. Мамы сидели на лавочках, общались и вполглаза смотрели за детьми, а мы осваивали первые навыки социальной жизни.

К бабе Жене приезжали внуки. Моя ровесница Женька и ее младший брат Колька.
Мы с Женькой подружились в возрасте, когда дружба определяется такими простыми вещами, как дать свою песочную лопатку другому или дать этой лопаткой другому по голове. И сразу понятно, кто тебе друг, а кого надо гнать из песочницы.

У нас было три летних месяца, чтобы существовать рядом, а потом Женька уезжала до следующего лета. Пожалуй, я могу сказать, что помню Женьку с тех пор, как помню себя.

Первую неделю, когда она приезжала, мы настороженно всматривались друг в друга, с опаской и недоверием, а потом тепло и близость возвращались и мы становились неразлучными до ее отъезда. Нам не всегда было легко друг с другом — характер у Женьки был взрывной, а у меня властный. Мы нередко ссорились, но очень быстро мирились.

Вторая Женька появилась позже, когда нам было 7.
Тем летом у нас была большая разновозрастная компания, которая собиралась в конце улицы на пустыре. Мы играли там в лапту и иногда жгли костер и пекли картошку.
Поиграть в лапту приходили ребята с других улиц и иногда компания разрасталась человек до 40, где не все были знакомы друг с другом.
Женька переехала в наш район совсем недавно, мы еще не успели познакомиться.

В тот день ее, как самую мелкую, послали позвать меня. Женька зашла во двор и наш пес Кузя тут же технично отжал ее от калитки и надежно запер в углу между домом и забором, рыча и скаля зубы при каждом ее движении.
Женька пробыла в таком положении довольно долго, пока из дома не вышла моя мама. Кузю наругали, а Женьку позвали в дом, успокоиться и подождать меня. Мама не отпускала меня гулять, пока я не пообедаю. Заодно она накормила и Женьку. С того самого дня у меня появилась самая близкая подруга на всю жизнь. Она не исчезала с началом осени и она не была капризной и избалованной как моя летняя Женька. Нет, она была — как солнечный зайчик, со светло-рыжими волосами и задорными веснушками. У нее были голубые, широко распахнутые навстречу миру глаза и очень живая подвижная мимика.
Женька умела очень вовлеченно слушать и моим рассказам готова была внимать бесконечно. Я пересказывала ей книжки, которые читала, стихи, которые учила, сны и идеи...
Женька замечательно рисовала, с ее появлением в мою жизнь плотно вошли бумажные куклы, одежду на которых мы рисовали, пока у нас не гибли от нагрузки фломастеры.
Мы не ссорились с Женькой и никогда не наскучивали друг другу. Душа в душу — это было про нас.

Но через год, когда приехала летняя Женька, очень скоро выяснилось, что мои близкие и любимые Женьки ужасно ревнуют меня друг к другу. И это соперничество быстро породило их взаимную неприязнь.

Тем летом мне солоно пришлось. Ощущение, что меня рвут на части, проявилось тогда очень ярко. Мне было 8 лет и я не была готова к такой взрослой проблеме. Обе Женьки хотели, чтобы я выбрала одну из них. А я не могла и не понимала, почему я должна выбирать — ведь я люблю их обеих, они обе хорошие, близкие мои подруги, почему я должна отказаться от одной из них?
Компромиссы не работали. Когда конфликт дошел до острой фазы, я выбрала.

Выбрала московскую Женьку и с болью смотрела, как вторая Женька собирает свои игрушки и рисунки, которые никогда не забирала домой. Смотрела, как она уходит с цветастой сумкой по дороге не оглядываясь. Смотрела на дорогу, когда Женька уже скрылась за поворотом и меня жгла очень взрослая боль. Женька, которая осталась, в тот момент взяла меня за руку. Я посмотрела на нее и увидела торжество, которым она светилась. Вряд ли я могла многое проанализировать в тот момент. Но запомнила.

С тех самых пор проблема выбора выбивает из меня дыхание, как удар в солнечное сплетение. Особенно, если выбор этот не очевиден. Чего проще — выбирать между плохим и хорошим. Выбрать между хорошим и хорошим — куда как сложнее.

Ах, какой предусмотрительной и сахарно-ласковой стала моя летняя Женька… Она угадывала мои желания — почитать? Пойдем, конечно! Порисовать? Сейчас принесу бумагу и фломастеры. В сад? Сейчас найду твою шляпу и пойдем.
Мне было от этого невыносимо тошно. Но выбор был сделан и я старалась взять себя в руки. Женька была рядом все время. Вторая Женька не приходила.
Я радовалась лету и маялась ночами — мне не хватало моей рыжей, естественной Женьки, в которой никогда не было ни грамма притворства.
Чтобы мы не делали — рисовали классики на асфальте, стоили замки из песка, играли в бадминтон между домами наших бабушек, другая Женька не уходила из моих мыслей.

Лето было долгим, но оно закончилось и летняя Женька уехала в Москву.
Одиночество набросилось и вгрызлось в меня с яростью голодного хищника.

Женька не приходила. Я тоже не шла к ней. Мы виделись в школе и говорили друг другу «привет». В ее глазах я видела тоску и гордость — отражение собственных чувств.
Надолго нас не хватило — неделя тоскующих провожающих взглядов и вдруг оказывается, что мы уже вместе возвращаемся из школы. Причем непонятно, как так вышло. Просто вместе вышли и пошли.
Плотину прорвало. Все внеурочное время до самого момента идти домой спать — мы неразлучны.

В выходные Женька приходит рано утром и терпеливо ждет, пока я проснусь. Перед выходными я читала в постели допоздна и просыпалась только к обеду. Чтобы родители не шугали меня спать, я ходила ночевать к бабушке Нюре. Она не мешала мне ложиться как нравится, и не будила по утрам.
Проснувшись я слышала шуршание карандаша по бумаге и тихое, себе под нос, мурлыканье Женьки из большой комнаты. И запах жареной картошки щекотал ноздри — бабушка Нюра готовила картошку так, что язык можно было проглотить. Просыпаться так было счастьем. Я вставала, бабушка Нюра кормила нас жареной картошкой с молоком и мы с Женькой садились на диван — она показывала, что нарисовала, пока ждала моего пробуждения, я рассказывала, что прочла накануне.

Так счастливо и мирно шло время до следующего лета. Пока не приехала из Москвы Женька.
Ситуация повторилась. С вариациями, но таким же итогом.
Так продолжалось несколько лет.

В какой-то момент ситуация изменилось.
Я отказалась делать выбор, потому что С МЕНЯ ХВАТИТ.
Или они терпят друг друга ради меня, или я никого не держу. Обиделись обе.
Вернулись тоже обе. Одно полное лето мы потратили на то, чтобы приспособиться. Приспособились.
А я тогда осознала, какую огромную власть и зависимость дают сильные чувства.
И еще. С того лета московская Женька стала постепенно отдаляться. Это не было явно, не было резко, но это было неотвратимо, как постепенно, по миллиметру ползущий овраг — пока стоишь и смотришь на него, он стабилен, а придешь через год — словно в незнакомое место попал.
Мы взрослели и становились ровнее друг к другу.
Дружба с московской Женькой с годами сгладилась до приятельства.
Дружба со второй Женькой обрела океанскую глубину. Она была свидетельницей на моей свадьбе и стала крестной моего сына, который назван Женькой в честь нее — самой близкой, родной и любимой.